.jpg)
Такое родное имя
Не знаю, надо ли француза или англичанина склонять к Франции и Англии (они, вероятно, не отпадают так далеко и не приникают так близко), но русского к России, к подлинной России, по нашему горемычному времени звать приходится. Это, впрочем, и всегда было настоятельной потребностью проповедников. На изломе нашей судьбы, изломе земном, который совпал с небесным переходом в третье тысячелетие от Рождества Христова, скорость «вращения» жизни настолько возросла, что, кажется, именно по этой причине многих отрывает от отеческого притяжения и выталкивает в чужую атмосферу. Имеется в виду прежде всего духовный отрыв. С потерей прежних ценностей русский человек полегчал, а войти в вечную Россию, где курс на истину не меняется, часто недостает ещё ни духа, ни воли, ни зрения. Вечная Россия, в которой неугасимой свечой теплится Святая Русь, не может, подобно власти, вздымать свой призывный голос с помощью технических и материальных средств. Она лишь указывает на тихие могилы наших великих предков, повторяет в поучение их знаменитые слова и сладостно тревожит колокольным звоном. И вручает избранникм своим из современников дар выражать её наиболее полно и точно.
В 70-80-х годах русские «политики» (политзаключённые с русскими сердцами, которых, в отличие от диссидентов, и было немного) в утешение себе повторяли слова: «В России больше нет монастырей, спасение придёт из лагерей». Теперь рядом с единицами явились десятки монастырей, и как бы в указание на то, что спасение было и есть там, где звучит слово Божие, очистительный порыв расширился. Оттуда, из монастыря, и услышала Россия голос иеромонаха Романа (в миру Александра Матюшина) — песни его, прозвучавшие в скорбную пору нашей Голгофы так неожиданно и так необходимо, что это походило на посланное, явившееся не случайно, заслуженное переменой народного настроения. Но ведь и всякое явление большого и искреннего таланта не бывает случайным, оно есть ответ на духовные отеческие потребности. У иеромонаха Романа, собственно, и не песни, а песнопения особого голоса. Сказать, что это молитвенный и аскетический голос — значит указать только на одну и, пожалуй, не главную краску израненного сердца и мятущейся души человека, продирающегося к свету. В них есть и скорбь, и боль, и безжалостное к себе покаяние, и первые движения пробуждающейся души, и счастливые слёзы её обретения. Как правило, песнопения имеют форму и адрес обращения — к себе, к душе, к русским людям, к Господу и доведены до последней точки искренности и жертвенности. Всего себя выпевающий, выстанывающий их голос отдает себя во имя желанного преображения и всего себя обретает заново. На меньшее он не согласен. Так и с Россией: он не удовлетворится частью её посреди бушующего срама, ему нужно, чтобы она восславилась и восстала вся.
Помню, какое сильное впечатление произвели на меня песнопения иеромонаха Романа, когда я услышал их впервые. Они навсегда вошли в то русское и духовное и культурное «избранное», в котором искал я утешения и возбуждения, когда требовалось в одиночестве от себя, от своего «Я», перейти к России.
Теперь его песни разошлись широко́ и далеко́, но для того, чтобы это случилось, требовались не просто слова, как для эстрады, а поэзия. Он и начинал как поэт. Вот одно из его ранних стихотворений — бесхитростное и суровое:
Истинно, истинно! Такое мог написать человек не случайного дара, избирающий самую трудную дорогу.
Валентин Распутин
Мы в Телеграм