Много думал я о судьбе своей,
Только думы всё невесёлые,
Вот иду один, вороньё кружит
Над деревьями да над сёлами.
Что раскаркались, раскричалися,
Иль вещаете тьму кромешную?
Что, душе моя, так печалишься
И о чём твоя боль сердечная?
Люди добрые, с миром к вам пришёл,
Чем вы дышите, как спасаемся?
Жив ли в вас Господь, живы ли душой?
Как мы молимся, как мы каемся?
Что поют у вас, православный люд,
Песни рабские иль господские?
Родники у вас, как и раньше, бьют?
Иль хлебаете воду скотскую?
Режет уши мне неродной мотив.
Ритмы чуждые, где вы взяли их?
Кто сады свои под топор пустил,
Тот питается от плодов чужих.
Я сыграл бы вам, если б только смог,
Но напевы те вам негожие,
И в чужой земле, как сказал пророк —
Никому не петь песни Божии!
На мои слова раздаётся скрип,
И выходит хозяин взъерошенный,
Издаёт свой хрип сквозь собачий хрип:
«Ты, наверно, пьян, гость непрошеный!
Родники твои мы засыпали,
И святым твоим мы не молимся,
И твой хлеб жевать — зубы выпали,
Потому блевотиной кормимся.
Пусть в грехах живу, пусть грехом пропах,
Что за радость тому, кто молится?
Хоть из лужи пьём, но зато в котлах
Никогда мясцо не выводится!
От воды иной наш народ отвык,
И не нужно нам вод иных.
Даже если есть твой живой родник,
Кто пойдёт к нему от котлов мясных?
Забирай свой мир, убирайся прочь,
Проходимцев я разных видывал.
О живой воде — нищете́ пророчь.
Да помогут нам наши идолы!»
И услышал я тот же самый скрип,
Те же самые кры́чут во́роны.
А вдогонку мне тот же самый хрип,
Тот же самый лай стража чёрного.
Сторона моя, лик ужасен твой,
Припади к Христу с плачем, грешница!
Чужеземец я на земле родной,
И рыдаю я, не утешиться.
Так оставь, душе, думы вздорные,
Видно, мной ещё мало пройдено.
Мысли чёрные, люди чёрные,
Птицы чёрные по-над Родиной.
Мы в Телеграм