* * *
Небо низкое давит уныло,
снег — как о́труби сквозь решето.
Всё не так, как задумано было,
всё не то, всё не то, всё не то.
В разрушении, как наши души,
древний храм, где брожу, как смурной,
где разит от застойности лужи
на полу, позаросшем травой.
В этой луже, как в зеркале, вижу
неба хмурь, обложившую сплошь,
снег, кружащийся в храме без крыши,
где забвенья уже не найдёшь.
Посторонний, пророк или странник —
кто я ныне в родимом краю?
Пёс прибившийся, словно охранник,
стережёт боль-кручину мою.
Я храним не дворнягою жалкой
из ватаги безродных бродяг,
а матёрой немецкой овчаркой
из породы державших ГУЛАГ.
Ты кого от меня охраняешь,
от кого ты меня сторожишь?
Или к жизни меня приобщаешь,
к той, которой в душе дорожишь,
возлюбя в конуре захолустной
всё, чем скрашена пёсья судьба,
и меня погружая в искусство
выживанья, как в и́скус — раба?
Мы с тобой здесь, у пакостной лужи,
словно связаны цепью одной,
словно цели божественной служим,
отрешившись от цели земной.
Мы с тобой словно в замкнутом круге,
где развалины да пустыри,
где висит, как знамение скуки,
полумрак от зари до зари.
Даже робкая тень просветленья
ощущается как неприязнь,
как инстинкт у детей подземелья —
их щемящая светобоязнь.
И не тянет уже без отчёту
на зави́дный и бешеный свет.
Знать, к нему поотбили охоту
то дозволенность, то запрет.
И как цепко жива обречённость
грустной тяги к родным берегам,
где убожество и безысходность,
словно псы, стерегут тут
и там.
<1987>
|
|
http://coollib.net/b/299121/read