Как примиренье трудно примерять
на сгорбленного болью безразмерной.
Всплеск революций надо усмирять
башке безбашенной, душонке маловерной.
Я вспоминаю громыханье ссор
во дни неозлобляемого детства —
на крик переходящий разговор,
ехидные укусы людоедства.
Приезды «неотложки». Корвалол.
Плач женщин. Мрак бойкота. Взгляды ада.
Всяк несговорчив, дверихлопен, зол,
не принимает детское: «Не надо!».
Потом через неделю или две
начнут общаться сухо, отрешённо.
В перетруждённой нервов тетиве
дрожанье гнева, отголоски стона.
Но миротворцев радостную рать
Господь рассеял по Земле кричащей.
Нас тоже приходили примирять
знакомые с душой мироточащей.
Мириться сложно, даже и родне.
А если государства разорутся —
холодной и горячей быть войне,
истории страницы разорвутся.
Я знал людей, что, даже умирав,
не умирились с мнимыми врагами.
Злопамятность опаснее отрав,
даётся прессой, сердце ураганя.
Так страшно жить. Поэтому прошу
прощенья, примиренья, воскрешенья.
Тушуюсь малость, но затем тушу
огонь обид водою сокрушенья.