В коридоре больничном поставили ёлку. Она
И сама смущена, что попала в обитель страданий.
В край окна моего ленинградская входит луна
И не долго стои́т: много окон и много стояний.
К той старухе, что бойко бедует на свете одна,
Переходит луна, и доносится шорох стараний
Утаить от соседок, от злого непрочного сна
Нарушенье порядка, оплошность запретных рыданий.
Всем больным стало хуже. Но всё же — канун Рождества.
Завтра кто-то дождётся известий, гостинцев, свиданий.
Жизнь со смертью — в соседях. Каталка всегда не пуста —
Лифт в ночи отскрипит равномерность её упаданий.
Вечно радуйся, Дево! Младенца Ты в ночь принесла.
Оснований других не оставлено для упований,
Но они так важны, так огромны, так несть им числа,
Что прощён и утешен безвестный затворник подвальный.
Даже здесь, в коридоре, где ёлка — причина для слёз
(Не хотели её, да сестра заносить повелела),
Сердце бьётся и слушает, и — раздалось, донеслось:
— Эй, очнитесь! Взгляните — восходит Звезда Вифлеема.
Достоверно одно: воздыханье коровы в хлеву,
Поспешанье волхвов и неопытной Матери локоть,
Упасавшей Младенца с отметиной чудной во лбу.
Остальное — лишь вздор, затянувшейся лжи мимолётность.
Этой плоти больной, извреждённой трудом и войной,
Что нужней и отрадней столь просто описанной сцены?
Но — корят то вином, то другою какою виной
И питают умы рыбьей костью обглоданной схемы.
Я смотрела, как день занимался в десятом часу:
Каплей был и блестел, как безсмысленный чёрный фонарик, —
Там, в окне и вовне. Но прислышалось общему сну:
В колокольчик на ёлке названивал крошка-звонарик.
Занимавшийся день был так слаб, неумел, неказист.
Цвет — был меньше, чем розовый: родом из робких, не резких.
Так на девичьей шее умеет мерцать аметист.
Все́ потупились, глянув на кроткий и жалобный крестик.
А как стали вставать, с неохотой глаза открывать —
Вдоль метели пронёсся трамвай, изнутри золотистый.
Все́ столпились у окон, как дети: — Вот это трамвай!
Словно окунь, ушедший с крючка: весь пятнистый, огнистый.
Сели завтракать, спорили, вскоре устали, легли.
Из окна вид таков, что невидимости Ленинграда
Или невидали мне достанет для слёз и любви.
— Вам не надо ль чего-нибудь? — Нет, ничего нам не надо.
Мне пеняли давно, что мои сочиненья пусты.
Сочинитель пустот, в коридоре смотрю на сограждан.
Матерь Божия! Смилуйся! Сына о том же проси.
В день рожденья Его дай молиться и плакать о каждом!
Мы в Телеграм