В армяке с открытым воротом
С обнажённой головой,
Медленно проходит городом
Дядя Влас — старик седой.
На груди икона медная,
Просит он на Божий храм, —
Весь в веригах, обувь бедная,
На щеке глубокий шрам;
Да с железным наконечником
Палка длинная в руке.
Говорят великим грешником
Был он прежде. В мужике
Бога не было. Побоями
В гроб жену свою вогнал;
Промышляющих разбоями,
Конокрадов укрывал;
У всего соседства бедного
Скупит хлеб, а в чёрный год
Не поверит гроша медного,
Втрое с нищего сдерёт!
Брал с родного, брал с убогого,
Слыл кощеем-мужиком;
Нрава был крутого, строгого.
Наконец и грянул гром!
Власу худо: кличут знахаря
Да поможет ли тому,
Кто снимал рубашку с пахаря,
Крал у нищего суму?
Только хуже всё неможется.
Год прошёл, — а Влас лежит,
И построить церковь бо́жится,
Если смерти избежит.
Говорят, ему видения
Всё мерещатся в бреду:
Видел света представление,
Видел грешников в аду;
Мучат бесы их проворные,
Жалит ведьма-егоза.
Эфиопы — видом чёрные
И, как углие, глаза,
Крокодилы, змеи, скорпии
Припекают, режут, жгут.
Воют грешники в прискорбии,
Цепи ржавые грызут.
Те на длинный шест нанизаны,
Те горячий лижут пол…
Там, на хартиях написаны,
Влас грехи свои прочёл…
Влас увидел тьму кромешную
И последний дал обет…
Внял Господь — и душу грешную
Воротил на вольный свет.
Роздал Влас своё имение,
Сам остался бос и гол
И сбирать на построение
Храма Божьего пошёл.
С той поры мужик скитается
Вот уж скоро 30 лет,
Подаянием питается —
Строго держит свой обет.
Сила вся души великая
В дело Божие ушла,
Словно сроду жадность дикая
Непричастна ей была…
Полон скорбью неутешною,
Смуглолиц, высок и прям,
Ходит он стопой неспешною
По селеньям и горам.
Нет ему пути далекого:
Был у матушки Москвы,
Был у Каспия широкого,
Был у царственной Невы.
Ходит с образом и книгою,
Сам с собой все говорит
И железною веригою
Тихо на ходу звенит.
Ходит в зимушку студёную,
Ходит в летние жары,
Вызывая Русь крещёную
На посильные дары, —
И дают, дают прохожие…
Так из лепты трудовой
Вырастают храмы Божии
По лицу земли родной…
Мы в Телеграм