Не о тех ли, которые выбыли
Переулки рыдают навзрыд?
Горьким запахом вечной погибели
От заборов дощатых разит.
Но на камне сидящего ангела,
Но Петра, что не смог устоять, —
В этот вечер Двенадцать Евангелий
Возвращают на землю опять.
1
Рассвет какой-то необычный,
Озноб, растерянность, развал.
Простился с матерью вторично,
Сестёр опять поцеловал.
Зачем идти на этот праздник
В совсем чужой Ерусалим,
Где насмеются и задразнят,
Где надругаются над Ним?
Всё было странно и нервозно…
И думал Он, что грязен путь,
Что даль черна и небо грозно,
Что, может быть, ещё не поздно
Ему обратно повернуть.
2
Дома и лужи Назарета,
Труды и тесные врата.
И вдруг разнузданная эта
Столичной давки пестрота.
Среди толпы в парче и в злате
Он только чувствовал одно,
Что здесь грядущий на осляти,
Пожалуй, выглядит смешно.
3
Они с горы спускались вниз,
И кто-то в давке многолюдной
Спросил: не трудно ли спастись?
И Он ответил: — Нет не трудно.
Тогда Иуда произнёс,
Усмешку судорожно пряча:
— А мне на этот же вопрос
Ты отвечал совсем иначе.
4
Уж день четвёртый, или пятый,
Уж тот распался, может быть,
А Он с улыбкой виноватой
Всё просит камень отвалить.
Или от плесени безглазой
Он ждёт неслыханных чудес?
И камень сдвинули не сразу.
— И се, из гроба вышел Лазарь
Самой земле наперерез.
6
Так вешним вечером в Вифаньи,
Спустясь в удушливый подвал,
Ещё одно существованье
У смерти он отвоевал.
Был чёрный дым, и тень большая,
И зуд назойливый в мозгу:
— Других зачем-то воскрешаю,
А сам воскреснуть не смогу.
6
Ворва́лась в горницу Мария,
Пред ним склонилась у стола,
И ароматы дорогие
Ему на ноги возлила.
И думал Он потом об этом
И в синагоге, и везде —
Что тут какая-то примета,
Какой-то знак и быть беде.
7
Спросил Петра: — А ты заметил,
Как ощущаются грехи,
Когда с тревогой на рассвете
Кричат о чём-то петухи?
И замолчал и плечи поднял,
И думал, голову склоня,
И вдруг сказал: — А ведь сегодня
Ты отречёшься от Меня.
8
От страхов его и смятений,
От мыслей о судьбах земли —
Огромные чёрные тени
На белую скатерть легли.
Нервировал денежный ящик
И профиль на фоне дверей…
И голос дрожал, говорящий:
— Что делаешь, делай скорей!
9
Иуда вышел: ночь и тьма,
И видит он в окно снаружи,
Как подошёл к Петру Фома,
Как Иоанн подсел к нему же.
И он решил, что этот стол
Излишне праздничен и светел:
Иуда мрачен был и зол, —
Того, что он сейчас ушёл,
Никто из них и не заметил…
10
Ни шум толпы, ни топот конский
С горы не слышен Елеонской,
И здесь Он вновь заговорил
Про тьму кромешную могил.
Он повторял: — Слепую глину
Я непременно опрокину,
И землю мокрую в гробу
Локтями сразу разгребу.
Он говорил легко и просто,
Порой немного нараспев, —
Как упадут на землю звёзды,
Пространство вдруг преодолев.
И всё сольётся, наконец-то, —
Огни, и музыка, и детство,
И Бог, и лужи у ворот,
И небо травы обовьёт,
И будут ангелы на страже…
— Когда же Господи, когда же?
11
Ужель подрублен самый корень
И гибнут ветви и плоды?
Храпят апостолы: снотворен
Был запах дыма и воды.
Весь мир во мраке и в уныньи,
А ночь могилы холодней…
Такой же взор, сквозной и синий,
Его преследовал в пустыне,
Где Он постился сорок дней.
12
Упал в траву, прижался к дереву,
Но тут же, выбившись из сил —
Петра и сына Заведеева
Он лихорадочно будил.
И, объяснившись с Богом начисто,
Опять будил их, потому
Что было просто по-ребячески
Безумно страшно одному.
13
Увидел Иуду спросонья,
Который припал горячо,
Но кто же за ним посторонний,
И кто же за этим ещё?
Возникла внезапная пауза…
И вдруг, отшатнувшись назад,
Иуда навзрыд засмеялся
И что-то сострил невпопад.
14
Был во всех этот страх одинаков,
Были звёзды, обрыв и бурьян,
И в солому забился Иаков,
И в канаву заполз Иоанн.
И, теснимый тоской отовсюду,
Обезумев от страха совсем —
Всё равно, я пойду, как Иуда,
И врагам его тайну пове́м.
15
Гримасой лицо исковеркав,
Считаю монеты в кармане.
Огромная, душная церковь
Едва переводит дыханье.
Сквозь воздух тяжёлый и жаркий,
Сквозь запах каких-то растений
Опять от Луки и от Марка
Евангелий слышится чтение.
16
Крыльцо и несколько ступенек…
Мелькнула мысль, что всё, как дым,
И что ему первосвященник
Казался издали другим.
Что скрылся Пётр. Что отблеск алый
Не может стену обогнуть,
Что до рассвета срок немалый,
Что всё уладится, пожалуй,
И обойдётся как-нибудь.
17
Двор Каиафы. Брёвна и конюшни.
С мыслями собраться не легко…
Этот вечер, только что мину́вший,
Вдруг отпрянул страшно далеко́.
— Ты молчишь? Так вот Тебе за это! —
И тогда в растоптанную грязь
Струйка крови Нового Завета
Из губы разбитой пролилась.
18
Лицо движеньем инстинктивным
Он заслонил рукой Своей,
И быстро вздрагивал под ливнем
Плевков, ударов и камней.
— О, только б зубы не хрустели,
О, только б дух перевести…
Земля качалась, как качели…
— О, Боже, Боже! Неужели
Иного не было пути?
19
Глаза кусались, как крапива, —
И серый, заспанный, шальной,
Апостол Пётр, смеясь визгливо,
Отрёкся, брызгая слюной.
Был запах дыма и закута,
Кустов шумела шелуха,
А он болтал и что-то путал
И всё боялся почему-то
Услышать пенье петуха.
20
Сверкают звёзды. Кратки речи.
Безумный ужас в горле спёрт.
Не может трижды не отречься
В такую ночь апостол Пётр.
Кричать петух не перестанет,
Иные звуки заглуша…
— Иль на тебе и впрямь креста нет,
Моя несчастная душа?
21
Иуда слушал за плетнём
С какой-то жадностью безмерной,
Как отрекался напролом
Апостол преданный и верный.
И он в корявую дыру
Старался голову просунуть, —
Чтобы апостолу Петру
В лицо испуганное плюнуть.
22
Вдруг Иуда почувствовал с дрожью,
Что без этих вчерашних монет —
Был бы просто предутренний дождик,
Был бы просто туманный рассвет.
А вон тот, что избит, искалечен,
Тот, над кем разразилась гроза, —
Он теперь бы проснулся безпечно,
Протирая ладонью глаза.
23
Огни запрыгали, как жабы,
Пахнуло плесенью могил, —
Не только немощный и слабый,
Никто б не выдержал, когда бы
Ту ночь Господь не сократил.
Безсвязный мир пред нами вырос,
Кричал петух, и до утра
Синела мартовская сырость
В глазах апостола Петра.
Забыл он зори Назарета,
Страшась побоев и обид…
— С тех пор тоска повсюду эта,
И потому в часы рассвета
Всегда вселенную знобит.
24
Шёл дождик с дымом вперемежку.
Рассвет, и лужи, и разлад…
Его допрашивал с усмешкой,
Слегка прищурившись, Пилат.
— Скажи, посланник высшей силы:
Какая истина — не ложь? —
Но тот молчал: Его тошнило
И спать хотелось невтерпёж…
25
Опять вели его куда-то,
И думал он, что, может быть,
Во всём усталость виновата,
А он у Понтия Пилата
Забыл и это объяснить.
Иль Богу срам Его неведом?
От стужи, дыма и дождя
Его охватывало бредом…
— Иуда шёл за ними следом,
Поспешно лужи обходя.
26
Как томительно в Царство Небесное
Сквозь ушко́ продираться иглы…
Что за площадь, косая и тесная,
Где с углами смешались углы,
Где вороны орут безтолковые,
Где в канавах растёт лебеда…
Говорят, это место Голгофою
Называли евреи тогда.
27
Во всём усталость виновата…
Но это лучше, как-никак,
Что вместе с Ним ведут куда-то
Ещё каких-то двух бродяг.
И ноги вдруг отяжелели.
Сейчас порвётся эта нить…
— О, Боже, Боже! Неужели
Никак нельзя повременить?
28
Их распяли и всё осталось ниже.
Один мычал сквозь пену и слюну:
— Разбойника, воскреснув, помяни же! —
И Тот ответил: — Помяну.
Сегодня же услышишь перезвоны,
Когда в раю появимся вдвоём…
И захрипел. И мрак сомкнулся оный.
И поминали, каркая, воро́ны
Их до утра во царствии своём.
29
Проснулась стража. Гром и гул.
Гробницы вдруг раскрылись сами,
И небо кто-то зачеркнул
Тремя огромными крестами.
И сотник тут же у стены
Упал бы с воплем и с молитвой,
Когда б узнал — какою битвой
Они теперь окружены.
30
Всю ночь мелькали непрестанно
Повсюду пятна фонарей.
Быть может, это Иоанна
Опять разыскивал Андрей.
В стекле зако́пченном и плоском
Дрожал колеблемый огонь,
Текло по пальцам и по до́скам…
— Не потому ль горячим воском
Моя закапана ладонь?
31
Кого же матери оплакать?
Ведь обернули в белый плат
Неузнаваемую слякоть,
Безостановочный распад.
Каких-то клочьев размягченье,
Чего-то мутного разлив…
И все вздохнули с облегченьем,
Ко гробу камень привалив.
32
Изнемогая от ужимок,
Иуда, в давке, в тесноте
Всё заговаривал с чужими
О Том, погибшем на кресте.
И людям, виденным впервые,
Твердил, удерживая дрожь, —
Что он на матерь, на Марию
Был удивительно похож.
33
Хотел сорваться и затопать,
Кусая камни и дома,
И что-то липкое, как копоть,
Хотел отка́шлянуть Фома.
Была листва нежнее кружев,
Был отблеск ве́чера в воде…
— Легко ли жить, не обнаружив
Тебя, о Господи, нигде?
34
К стене рыданьями припёрт
В каком-то пасмурном заку́те,
Одежды все апостол Пётр
Порвал на мелкие лоскутья.
— О, позабудь мои грехи,
О, утоли мои печали,
О, сделай так, чтоб петухи
Хоть на секунду замолчали.
35
Всю ночь после дела нечистого
Иуда, блуждая во тьме,
Весёлое что-то насвистывал
И складывал числа в уме.
И было скрипенье всегдашнее
Тяжёлых сандалий его…
И понял он самое страшное, —
Что страшного нет ничего.
36
Чьи-то тени и матери проседь,
Кто-то плачет, кусая губу…
Это несколько жён-мироносиц
Собираются камень отбросить,
Чтобы стало не душно в гробу.
Почему же бежит Магдалина
И врывается в дом со двора,
Что-то сбросив, сорвав, опрокинув,
И кричит, и ударами в спину,
Как безумная, будит Петра?
37
Легко свершилось воскресенье:
Синела ночь со всех сторон,
В какой-то лужице весенней
Был угол дома отражён.
Он видел сад и чьи-то двери,
И сердце чувствовал в груди,
И всё никак не мог поверить,
Что смерть осталась позади.
38
Чернел забор, был март сырой и терпкий,
И много тьмы, и вздувшихся желёз,
Но свечку я горящую из церкви
Сквозь этот мрак по улицам пронёс.
И с той поры подъезды и заборы,
И оттепель, и окон огоньки
Участвуют в событьях, о которых
Рассказано у Марка и Луки.
И снова тот же дым великопостный,
И досок отсыревших аромат,
И вывески, и плачущий апостол,
И руки умывающий Пилат…
И эта ночь, бульвары и аптеки —
Теперь они останутся навеки.
39
Повторяется всё каждый год теперь:
Где-то камень отбросили прочь —
И опять воспалённую оттепель
Охватила зеркальная ночь.
Разомкнулись широ́ты и градусы,
Натыкалась на звёзды душа,
И воро́ны кричали от радости —
К опустевшему гробу спеша.
Мы в Телеграм