Разметало по свету гирлянду огней —
Тот во Франции светит, а этот в Канаде…
Вот вернулся Любимов на несколько дней,
А вот Галич уже не вернётся и на́ день.
Уходя, я на фото его оглянусь,
На немые черты в чёрно-белом овале.
И пойму, что слагая «Когда я вернусь…»,
Он конечно же знал, что вернётся едва ли.
Ах, как наши предсердья глаголом пали́т
Этот птенчик ахматовский, этот неброский
Гражданин США, он же невский пиит,
Он же нобелевский тунеядец И. Бродский.
В темноте, в перегное, в подзоле, в золе,
Ныне не различая ни звуков, ни красок,
На французском погосте, в парижской земле
Тлеет киевский пасынок Виктор Некрасов.
Что случилось с тобою, российский Парна́с,
И когда же ты пенье сменил на мычанье?
Это было вчера. Это было при нас,
При бунтующем нашем, при гневном молчаньи,
Где, взирая на ша́баш партийный пашей,
Сами не замечая, как страшно мельчали,
Мы не били под дых, мы не гнали взашей —
Мы молчали, молчали, молчали, молчали.
Имена твоих светлых изгоев, страна,
Буду, как покаянье, до смерти хранить я.
Александр Аркадьевич! Ваша струна
Нас, молчавших, связует единою нитью.
Ваша память светла. Ваша совесть чиста.
Нам с её чистотой не изведать сращенья.
Там, где Вы не смолчали — там наши уста
Не разверзлись. И нет нам за это прощенья.
Мы в Телеграм