У славы общенародной
лицо из папье-маше,
со стороны оборотной
пропечатанное клише,
грязевое пятно в газете,
непригодной, увы,
для чтения на рассвете
нараспев, под россыпь листвы…
Она-то знала, где надо
замолчать и вслушаться в шум
уцелевшего чудом сада,
цитируемого наобум,
будто в море бумажном
блаженные острова,
разрешеньем вчерашним
тронутые едва —
слабым клеймом горлита
отмеченные как бы вскользь
петроградские серые плиты,
царскосельская белая кость.